Неточные совпадения
Старый, толстый Татарин, кучер Карениной,
в глянцовом кожане, с трудом удерживал прозябшего левого серого, взвивавшегося у подъезда. Лакей стоял, отворив дверцу. Швейцар стоял,
держа наружную дверь. Анна Аркадьевна отцепляла маленькою быстрою рукой кружева рукава от крючка шубки и, нагнувши
голову, слушала с восхищением, что говорил, провожая ее, Вронский.
Пожимаясь от холода, Левин быстро шел, глядя на землю. «Это что? кто-то едет», подумал он, услыхав бубенцы, и поднял
голову.
В сорока шагах от него, ему навстречу, по той большой дороге-муравке, по которой он шел, ехала четверней карета с важами. Дышловые лошади жались от колей на дышло, но ловкий ямщик, боком сидевший на козлах,
держал дышлом по колее, так что колеса бежали по гладкому.
Бетси, одетая по крайней последней моде,
в шляпе, где-то парившей над ее
головой, как колпачок над лампой, и
в сизом платье с косыми резкими полосами на лифе с одной стороны и на юбке с другой стороны, сидела рядом с Анной, прямо
держа свой плоский высокий стан и, склонив
голову, насмешливою улыбкой встретила Алексея Александровича.
Сережа, и прежде робкий
в отношении к отцу, теперь, после того как Алексей Александрович стал его звать молодым человеком и как ему зашла
в голову загадка о том, друг или враг Вронский, чуждался отца. Он, как бы прося защиты, оглянулся на мать. С одною матерью ему было хорошо. Алексей Александрович между тем, заговорив с гувернанткой,
держал сына за плечо, и Сереже было так мучительно неловко, что Анна видела, что он собирается плакать.
— Наденьте совсем! — послышались советы, когда священник надел на них венцы, и Щербацкий, дрожа рукою
в трехпуговочной перчатке,
держал высоко венец над ее
головой.
Священник зажег две украшенные цветами свечи,
держа их боком
в левой руке, так что воск капал с них медленно, и пoвернулся лицом к новоневестным. Священник был тот же самый, который исповедывал Левина. Он посмотрел усталым и грустным взглядом на жениха и невесту, вздохнул и, выпростав из-под ризы правую руку, благословил ею жениха и так же, но с оттенком осторожной нежности, наложил сложенные персты на склоненную
голову Кити. Потом он подал им свечи и, взяв кадило, медленно отошел от них.
«Ах, что я делаю!» сказала она себе, почувствовав вдруг боль
в обеих сторонах
головы. Когда она опомнилась, она увидала, что
держит обеими руками свои волосы около висков и сжимает их. Она вскочила и стала ходить.
Я подошел к окну и посмотрел
в щель ставня: бледный, он лежал на полу,
держа в правой руке пистолет; окровавленная шашка лежала возле него. Выразительные глаза его страшно вращались кругом; порою он вздрагивал и хватал себя за
голову, как будто неясно припоминая вчерашнее. Я не прочел большой решимости
в этом беспокойном взгляде и сказал майору, что напрасно он не велит выломать дверь и броситься туда казакам, потому что лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится.
Минуту спустя вошла хозяйка, женщина пожилых лет,
в каком-то спальном чепце, надетом наскоро, с фланелью на шее, одна из тех матушек, небольших помещиц, которые плачутся на неурожаи, убытки и
держат голову несколько набок, а между тем набирают понемногу деньжонок
в пестрядевые мешочки, размещенные по ящикам комодов.
Сидят они на том же месте, одинаково
держат голову, их почти готов принять за мебель и думаешь, что отроду еще не выходило слово из таких уст; а где-нибудь
в девичьей или
в кладовой окажется просто: ого-го!
Часто, право, думаю: «Ну, зачем столько ума дается
в одну
голову? ну, что бы хоть каплю его
в мою глупую, хоть бы на то, чтобы сумел дом свой
держать!
Андрий схватил мешок одной рукой и дернул его вдруг так, что
голова Остапа упала на землю, а он сам вскочил впросонках и, сидя с закрытыми глазами, закричал что было мочи: «
Держите,
держите чертова ляха! да ловите коня, коня ловите!» — «Замолчи, я тебя убью!» — закричал
в испуге Андрий, замахнувшись на него мешком.
Вся дрожа, сдернула она его с пальца;
держа в пригоршне, как воду, рассмотрела его она — всею душою, всем сердцем, всем ликованием и ясным суеверием юности, затем, спрятав за лиф, Ассоль уткнула лицо
в ладони, из-под которых неудержимо рвалась улыбка, и, опустив
голову, медленно пошла обратной дорогой.
Да уж коли ты такие дурацкие мысли
в голове держишь, ты бы при ней-то, по крайней мере, не болтал да при сестре, при девке; ей тоже замуж идти: этак она твоей болтовни наслушается, так после муж-то нам спасибо скажет за науку.
Действительно, по саду, шагая через клумбы, шел Базаров. Его полотняное пальто и панталоны были запачканы
в грязи; цепкое болотное растение обвивало тулью [Тулья — верхняя часть шляпы.] его старой круглой шляпы;
в правой руке он
держал небольшой мешок;
в мешке шевелилось что-то живое. Он быстро приблизился к террасе и, качнув
головою, промолвил...
Шел он очень быстро, наклонив
голову,
держа руки
в карманах, и его походка напомнила Самгину, что он уже видел этого человека
в коридоре гостиницы, — видел сутулую спину его и круто стесанный затылок
в черных, гладко наклеенных волосах.
Через минуту оттуда важно выступил небольшой человечек с растрепанной бородкой и серым, незначительным лицом. Он был одет
в женскую ватную кофту, на ногах, по колено, валяные сапоги, серые волосы на его
голове были смазаны маслом и лежали гладко.
В одной руке он
держал узенькую и длинную книгу из тех, которыми пользуются лавочники для записи долгов. Подойдя к столу, он сказал дьякону...
У дома, где жил и умер Пушкин, стоял старик из «Сказки о рыбаке и рыбке», — сивобородый старик
в женской ватной кофте, на
голове у него трепаная шапка, он
держал в руке обломок кирпича.
— Я? Я — по-дурацки говорю. Потому что ничего не держится
в душе… как
в безвоздушном пространстве. Говорю все, что
в голову придет, сам перед собой играю шута горохового, — раздраженно всхрапывал Безбедов; волосы его, высохнув, торчали дыбом, — он выпил вино, забыв чокнуться с Климом, и,
держа в руке пустой стакан, сказал, глядя
в него: — И боюсь, что на меня, вот — сейчас, откуда-то какой-то страх зверем бросится.
Размахивая тонкими руками, прижимая их ко впалой груди, он
держал голову так странно, точно его, когда-то, сильно ударили
в подбородок, с той поры он, невольно взмахнув
головой, уже не может опустить ее и навсегда принужден смотреть вверх.
Самгин замолчал, отмечая знакомых: почти бежит, толкая людей, Ногайцев,
в пиджаке из чесунчи, с лицом, на котором сияют восторг и пот, нерешительно шагает длинный Иеронимов,
держа себя пальцами левой руки за ухо, наклонив
голову, идет Пыльников под руку с высокой дамой
в белом и
в необыкновенной шляпке, важно выступает Стратонов с толстой палкой
в руке, рядом с ним дергается Пуришкевич, лысенький, с бесцветной бородкой, и шагает толсторожий Марков, похожий на празднично одетого бойца с мясной бойни.
Доктора повели спать
в мезонин, где жил Томилин. Варавка,
держа его под мышки, толкал
в спину
головою, а отец шел впереди с зажженной свечой. Но через минуту он вбежал
в столовую, размахивая подсвечником, потеряв свечу, говоря почему-то вполголоса...
Некоторые солдаты
держали в руках по два ружья, — у одного красноватые штыки торчали как будто из
головы, а другой, очень крупный, прыгал перед огнем, размахивая руками, и кричал.
Отделился и пошел навстречу Самгину жандарм, блестели его очки;
в одной руке он
держал какие-то бумаги, пальцы другой дергали на груди шнур револьвера, а сбоку жандарма и на шаг впереди его шагал Судаков, натягивая обеими руками картуз на лохматую
голову; луна хорошо освещала его сухое, дерзкое лицо и медную пряжку ремня на животе; Самгин слышал его угрюмые слова...
Особенно звонко и тревожно кричали женщины. Самгина подтолкнули к свалке, он очутился очень близко к человеку с флагом, тот все еще
держал его над
головой, вытянув руку удивительно прямо: флаг был не больше головного платка, очень яркий, и струился
в воздухе, точно пытаясь сорваться с палки. Самгин толкал спиною и плечами людей сзади себя, уверенный, что человека с флагом будут бить. Но высокий, рыжеусый, похожий на переодетого солдата, легко согнул руку, державшую флаг, и сказал...
Он сказал адрес, сунул
в руку Самгина какие-то листочки, поправил шапку и, махнув рукою, пошел назад,
держа голову так неподвижно, как будто боялся потерять ее.
Когда, приехав с дачи, Вера Петровна и Варавка выслушали подробный рассказ Клима, они тотчас же начали вполголоса спорить. Варавка стоял у окна боком к матери,
держал бороду
в кулаке и морщился, точно у него болели зубы, мать, сидя пред трюмо, расчесывала свои пышные волосы, встряхивая
головою.
— Петровна, — сказала Тося, проходя мимо ее, и взмахнула рукой, точно желая ударить старушку, но только указала на нее через плечо большим пальцем. Старушка,
держа в руках по бутылке, приподняла
голову и кивнула ею, — лицо у нее было остроносое, птичье, и глаза тоже птичьи, кругленькие, черные.
Он сильно изменился
в сравнении с тем, каким Самгин встретил его здесь
в Петрограде: лицо у него как бы обтаяло, высохло, покрылось серой паутиной мелких морщин. Можно было думать, что у него повреждена шея, —
голову он
держал наклоня и повернув к левому плечу, точно прислушивался к чему-то, как встревоженная птица. Но острый блеск глаз и задорный, резкий голос напомнил Самгину Тагильского товарищем прокурора, которому поручено какое-то особенное расследование темного дела по убийству Марины Зотовой.
Самгина толкала, наваливаясь на его плечо, большая толстая женщина
в рыжей кожаной куртке с красным крестом на груди,
в рыжем берете на
голове;
держа на коленях обеими руками маленький чемодан, перекатывая
голову по спинке дивана, посвистывая носом, она спала, ее грузное тело рыхло колебалось, прыжки вагона будили ее, и, просыпаясь, она жалобно вполголоса бормотала...
Пара темно-бронзовых, монументально крупных лошадей важно катила солидное ландо:
в нем — старуха
в черном шелке,
в черных кружевах на седовласой
голове, с длинным, сухим лицом;
голову она
держала прямо, надменно, серенькие пятна глаз смотрели
в широкую синюю спину кучера, рука
в перчатке
держала золотой лорнет. Рядом с нею благодушно улыбалась, кивая
головою, толстая дама, против них два мальчика, тоже неподвижные и безличные, точно куклы.
Толчки ветра и людей раздражали его. Варвара мешала, нагибаясь, поправляя юбку, она сбивалась с ноги, потом, подпрыгивая, чтоб идти
в ногу с ним, снова путалась
в юбке. Клим находил, что Спивак идет деревянно, как солдат, и слишком высоко
держит голову, точно она гордится тем, что у нее умер муж. И шагала она, как по канату, заботливо или опасливо соблюдая прямую линию. Айно шла за гробом тоже не склоняя
голову, но она шла лучше.
Поздно вечером к нему
в гостиницу явился человек среднего роста, очень стройный, но
голова у него была несоразмерно велика, и поэтому он казался маленьким. Коротко остриженные, но прямые и жесткие волосы на
голове торчали
в разные стороны, еще более увеличивая ее. На круглом, бритом лице — круглые выкатившиеся глаза, толстые губы, верхнюю украшали щетинистые усы, и губа казалась презрительно вздернутой. Одет он
в белый китель, высокие сапоги,
в руке
держал солидную палку.
Из палисадника красивого одноэтажного дома вышла толстая, важная дама, а за нею — высокий юноша, весь
в новом, от панамы на
голове до рыжих американских ботинок,
держа под мышкой тросточку и натягивая на правую руку желтую перчатку; он был немножко смешной, но — счастливый и, видимо, сконфуженный счастьем.
Они знали, что
в восьмидесяти верстах от них была «губерния», то есть губернский город, но редкие езжали туда; потом знали, что подальше, там, Саратов или Нижний; слыхали, что есть Москва и Питер, что за Питером живут французы или немцы, а далее уже начинался для них, как для древних, темный мир, неизвестные страны, населенные чудовищами, людьми о двух
головах, великанами; там следовал мрак — и, наконец, все оканчивалось той рыбой, которая
держит на себе землю.
— Непременно, Вера! Сердце мое приютилось здесь: я люблю всех вас — вы моя единственная, неизменная семья, другой не будет! Бабушка, ты и Марфенька — я унесу вас везде с собой — а теперь не
держите меня! Фантазия тянет меня туда, где… меня нет! У меня закипело
в голове… — шепнул он ей, — через какой-нибудь год я сделаю… твою статую — из мрамора…
— Я очень обрадовалась вам, брат, все смотрела
в окно, прислушиваясь к стуку экипажей… — сказала она и, наклонив
голову,
в раздумье, тише пошла подле него, все
держа свою руку на его плече и по временам сжимая сильно, как птицы когти, свои тонкие пальцы.
Она, как тень, неслышно «домовничает»
в своем уголку, перебирая спицы чулка. Перед ней, через сосновый крашеный стол, на высоком деревянном табурете сидела девочка от восьми до десяти лет и тоже вязала чулок,
держа его высоко, так что спицы поминутно высовывались выше
головы.
Доехали они до деревянных рядов. Купец встретил ее с поклонами и с улыбкой,
держа шляпу на отлете и
голову наклонив немного
в сторону.
— Вот видите, — заметил Марк, — однако вас учили, нельзя прямо сесть за фортепиано да заиграть. Плечо у вас на портрете и криво,
голова велика, а все же надо выучиться
держать кисть
в руке.
Я бежал за ним и, главное, боялся револьвера, который он так и забыл
в своей правой руке и
держал его возле самой ее
головы.
Сидя у ней, мне казалось как-то совсем и немыслимым заговорить про это, и, право, глядя на нее, мне приходила иногда
в голову нелепая мысль: что она, может быть, и не знает совсем про это родство, — до того она так
держала себя со мной.
Версилов,
в первую минуту, бессознательно
держал себя сгорбившись, боясь задеть
головой о потолок, однако не задел и кончил тем, что довольно спокойно уселся на моем диване, на котором была уже постлана моя постель.
От тяжести акулы и от усилий ее освободиться железный крюк начал понемногу разгибаться, веревка затрещала. Еще одно усилие со стороны акулы — веревка не выдержала бы, и акула унесла бы
в море крюк, часть веревки и растерзанную челюсть. «
Держи!
держи! ташши скорее!» — раздавалось между тем у нас над
головой. «Нет, постой ташшить! — кричали другие, — оборвется; давай конец!» (Конец — веревка, которую бросают с судна шлюпкам, когда пристают и
в других подобных случаях.)
По дороге везде работали черные арестанты с непокрытой
головой, прямо под солнцем, не думая прятаться
в тень. Солдаты, не спуская с них глаз,
держали заряженные ружья на втором взводе.
В одном месте мы застали людей, которые ходили по болотистому дну пропасти и чего-то искали. Вандик поговорил с ними по-голландски и сказал нам, что тут накануне утонул пьяный человек и вот теперь ищут его и не могут найти.
Сегодня Иван Григорьев просунул к нам
голову: «Не прикажете ли бросить этот камень?» Он
держал какой-то красивый, пестрый камень
в руке. «Как можно! это надо показать
в Петербурге: это замечательный камень, из Бразилии…» — «Белья некуда девать, — говорил Иван Григорьев, — много места занимает. И что за камень? хоть бы для точила годился!»
Возвращаясь на пристань, мы видели
в толпе китайцев женщину, которая,
держа голого ребенка на руках, мочила пальцы во рту и немилосердно щипала ему спину вдоль позвоночного хребта.
Там высунулась из воды
голова буйвола; там бедный и давно не бритый китаец, под плетеной шляпой, тащит, обливаясь потом, ношу; там несколько их сидят около походной лавочки или
в своих магазинах, на пятках,
в кружок и уплетают двумя палочками вареный рис,
держа чашку у самого рта, и время от времени достают из другой чашки, с темною жидкостью, этими же палочками необыкновенно ловко какие-то кусочки и едят.
Первые стройны, развязны, свободны
в движениях; у них
в походке,
в мимике есть какая-то торжественная важность, лень и грация. Говорят они горлом, почти не шевеля губами. Грация эта неизысканная, неумышленная: будь тут хоть капля сознания, нельзя было бы не расхохотаться, глядя, как они медленно и осторожно ходят, как гордо
держат голову, как размеренно машут руками. Но это к ним идет: торопливость была бы им не к лицу.
Только Ричард, стоя
в сенях, закрыв глаза, склонив
голову на сторону и
держа на ее месте колокол, так и заливается звонит — к завтраку.